48
Когда мы с тобой подружились,
То с неба упали все звезды,
Над нами они закружились,
И стало все странно и грозно.
Когда мы друг друга любили,
Как в море, купались мы в счастье.
Однажды мы что-то забыли,
И счастье ушло в одночасье.
Когда тебя не было рядом,
Все было пустыней и мукой.
Танталом из личного ада
Тянула к тебе тщетно руки.
Когда, наконец, ты вернулся,
То время свернулось пружиной,
Часы превратились в минуты.
Как все это непостижимо…

49
К Ань-янь придет Инь-вень
встречать февральский день.
Суровый муж Ань-янь
разложит свой диван
и столько, сколь не лень,
познает он Инь-вень.
Уставши от трудов,
вновь мудр он и суров…

50
Грустный ежик засиделся
В клетке, затхлостью пропахшей.
Он не видел ни рассветов,
Ни закатов солнц уставших.
Но, подарен мимоходом,
Он случайно мне достался,
И, обретши вновь свободу,
У окна обосновался.
Целый день он наблюдает
С любопытнейшей из рожиц,
Как меж облаков летает
Легкокрылый Запорожец.

51
Мои обычные подружки
Плывут надежно и удачно,
А я по жизни неуклюже
Барахтаюсь все по-собачьи.
Пыхчу, без толку напрягаюсь
(так много пафоса и шума!),
но с места как-то не сдвигаюсь,
а мимо те плывут разумно.
Дыханье сбито, сводит шею,
Но я с упорством идиота
Спасаюсь жалким утешеньем,
Что я доказываю что-то.

51
Лягушонок похудевший
Рядом спит, раскинув лапки.
Он посапывает нежно,
Он похрапывает сладко.
Пахнет медом и корицей
От ступней и до макушки,
А любимый бархатистый
Дремлет, спрятавшись под брюшком.
Мне, неспящей, непонятно
Это странное явленье:
Что в других мне неприятно,
То в тебе все – наслажденье.

52
Хочется исчезнуть,
улететь, как дым,
чтоб сквозняк междверный
сдул мои следы.
Лопнуть бы тихонько
мыльным пузырьком,
чтобы мыслей горьких
не будить ни в ком.
Пусть моя удача
и мечта любить
согревают дальше
тех, кто будет жить.
Как забытый ветер,
хочется лететь,
ничего на свете
больше не хотеть.

53
Не пришлось умываться от краски,
мне пришлось умываться от соли:
все же слезы – плохая припарка
от отчаянно спрятанной боли.
Седина – не пижонский оттенок,
но менять его – много ли смысла?
Ведь судьба – парикмахер отменный,
исправляет нас, глупых стилистов.
Как на самых заветных скрижалях,
все ошибки, надежды и раны
на лице и на теле вписались
в иероглиф морщинок и шрамов.
Я уже не тетрадка, я – книга,
но страницы мои пожелтели,
содержание в общем тоскливо,
а конец безнадежно потерян.

53
Крепко спутана, заморочена,
К твоему седлу приторочена.
Не зарезана, не подстрелена,
А сбежать нет сил – сердцем велено.
Все туман и дым, но сквозь мглу чую
Я судьбу свою неминучую:
Быльем порасту, в угол брошена,
Пылью забытья припорошена.
А тебе вперед – налегке скакать,
Новый урожай жизней собирать.

54
Девятая минута лета –
как щель от приоткрытой двери.
В нее пробьется лучик света
сквозь мрак и холода апрелей.
И пусть та летняя минута
мокра от ливня, мимолетна,
я сквозь нее шагну к кому-то
босыми вместе в лужах шлепать.

55
Никто не должен никому
принадлежать и отдаваться.
Тебя не приглашаю в рабство
и в даун не хочу тянуть.
Ты перепутал в суете –
ты мне не нужен приложеньем –
мы быть друг другу продолженьем
могли в небесной высоте.
Я не хочу в тебе пропасть
и пропастью тебе не буду,
твоей опорой и приютом
в иной судьбе могла бы стать.
Прости меня, что не слаба,
что слабости твоей не верю
и запишу в свою потерю
твою любовь, что не судьба.

56
Чернильно-синие стрекозы
узоры чертят у ветвей.
Висячий мостик шлет угрозы
прорехами гнилых сетей.
Вилянье комариных тушек
меж частых капель дождевых,
Ворчанье складчатых старушек
в очередях у душевых.
И запах… Запах, как из детства –
травы, свободы и воды.
И это, друг мой, не кокетство,
а что во мне не знаешь ты.

57
Я закрою свою душу
В потаенный погребочек,
Сердце оботру посуше,
Спрячу в шелковый платочек.
Я бездушной, бессердечной
Выйду поутру из дома.
Если вдруг тебя я встречу –
Не вздохну я и не вздрогну.
Став спокойной и холодной,
Наконец-то понимаю,
Что своей дурной любовью
Нас обоих убиваю.

58
Как жила я до тебя?
- В клетке, в келье, в закуточке,
неуместной одиночкой
меж чужих людей бродя.
Ты меня освободил
От нелепостей наследства,
Затянувшегося детства,
Мне меня ты возвратил.
И с тех пор уже вдвоем
В маскирующем обмане
Мы, как Ежики в тумане,
Светлячок любви несем.

59
Наша жизнь пересказана ямбом
Слепоглухонемым лжепророком.
Мы собрали и съели все яблоки
И из рая смываемся боком.
Что мы ждали от наших познаний?
- Нам ни зло, ни добро не на пользу.
На одни лишь вибрации странные
Озаренья свои переводим.
Для чего, так усердно стараясь,
Нас Создатель приладил друг к другу,
Если врозь мы бредем, спотыкаясь,
Все по кругу, по кругу, по кругу..?

60
В подрамнике окна
Бледнеется тоскливо
Корявая спина
Того, кто хлещет пиво.
А вечер душно-рыж,
Бензином ест глаза.
Над серной пылью крыш
Готовится гроза.
В пластмассовой избе
У каменной реки
Пишу стихи тебе,
Зажав рукой мозги.

61
Я смотрю из уголочка,
Закуточка твоего.
Мне понять ужасно хочется,
Что ты видишь из него.
Ты заснул, опять раскинувшись,
Не закончив нежный труд.
Поседевший мой мальчишка,
Где-то сны твои бегут?
За конторкою скукожившись,
(голой холодно чуть-чуть)
Позабытою наложницей
Охраняю я их путь.
Возвратишься ты из странствий,
Встретишь первою меня,
В твой войду летучий спальник,
Чтоб хоть что-нибудь понять.

62
Он слепым мокроносым кутенком потычется
По бедру, животу, по межножию ждущему,
И опять начинается Эра невинности,
И опять все впервые под нашими кущами.

63
Ежик с зайцем расплевался,
В клетку снова он забрался.
Заяц взял вязанку дров,
Дверь закрыл и был таков.
Птица с потолка свалилась,
На осколочки разбилась –
Символическое счастье
Развалилось на запчасти.

64
Любовь здесь больше не живет –
Лишь ходит в гости.
Уже не верит и не ждет,
Уже не просит.
Она бесплодна и суха –
Ей нет удачи.
Такой любви не до стиха –
Она лишь плачет.

65
Пусть в памяти у нас останутся: побеги
На Соловки, в безвестность, в Эдинбург,
Ночное счастье, нежность на рассвете,
Восторг свиданий, горечи разлук.
Пусть не испачкает любви ушедшей святость
Ни ложь, ни паточная искренняя фальшь,
Обыденной пустой привычки вялость.
Пусть чистым будет путь соседний наш.
Ты породил, ты и убил горенье
Моей единственной на всю судьбу любви.
Благодарю тебя за счастье и мученья.
За все тебя Господь благослови.

66
На твоей блестит макушке
Питерский осенний свет,
Если ты не нахлобучил
Снова черный свой берет.
Ровно два промчалось года,
Как мы были там вдвоем,
На скамейке теплохода
Обнимаясь под дождем.
Реже стали наши встречи,
Хуже сделались верлибры.
Нет дождя. И в этот вечер
Мы не слушаем «Колибри».

67
Краски… искры… изменения…
Трансформация естества…
Сущность-в-сущность сквозь-течение
И свечение существа…

Я вонзаюсь дроздом, остроклювым и резким
В необъятную радужность, мягкость любви
И меняюсь стремглав безвозвратно, по-детски
И теряюсь, не попадая в извив…

…Назову то невозможное
Непонятнейшим из слов,
Никогда никем не сложенным
Вечно новым словом «Любовь».

…Кости, перья раздроблены, сломаны, смяты.
Но не больно. Мне странно и страшно, легко.
Не одна. Не вдвоем. А, представь, - мириады.
Мы – кометы, и путь наш туда, высоко…

68
Меня слепили дети на закате
Из детской веры, как из манной каши.
К несчастью, замесили на токае,
Возможно, просто, чтобы сделать краше.
Из этой невозможной смеси
Наверно вышли всяческие беды,
Поэтому расплаты перевесят
Мои недолговечные победы.
Бурлит токай – мой голос смел и звонок,
На этот блеск слетаются удачи,
Но не мои, мой одинок ребенок,
Сидит внутри и потихоньку плачет.
Ты, как обычно, обмануться хочешь,
Напиться легкости и ложного веселья,
А мне куда? Опять закрыться молча
И подменять твою любовь постелью?
Размят, растоптан мой комочек детства,
И вера бесполезна и нелепа.
Зачем рассыпаны сухие крошки, если
Из них никто и ничего не слепит?

PS.
Ненавижу тебя, как галерник
Ненавидит весло, где прикован.
Но оно же спасает от смерти,
И оно ж его гонит по волнам.
Ты – весло мое, тяжко с тобой мне,
Но в тебе же мой смысл и причина.
Кто-то главный обрек на сродство нас,
Милосердно и необъяснимо.